Житель Уссурийска Иван Федорович Коваленко записал свои воспоминания о детстве, которое выпало на военное время. В своей автобиографии он поделился историями о жизни, проведенной в сибирской деревне. ИА UssurMedia публикует продолжение воспоминаний. В этой части о школьных годах.
"Во время войны в наше село были привезены депортированные немцы с Поволжья и Калмыцких степей. Размещали их где только можно, где свободные квартиры или кто-то пустили временно на постой. Одну такую семью немцев приняли мы и поселили во второй комнате, так как зимой нам нечем было ее топить и она пустовала. Эта семья жила у нас целый год. Слово "депортация" тогда не говорили и не знали вообще этого слова. Говорили "эвакуированные с Запада люди". В большинстве это были женщины, старики, подростки и дети. Когда мы спрашивали их, где отцы и мужья, то они отвечали "где-то на трудовом фронте". Эти перемещенные лица, а также другие народы Кавказа, с одной территории в другую в пределах одной страны были размещены не только в нашем селе, но и в других сибирских селах. Переселенцам было особенно трудно, они бедствовали. Ведь оставили свои дома, усадьбы и все имущество. Немцы начали осваивать Поволжье еще в далекие царские времена, особенно при Екатерина II. Они были мастеровые, трудолюбивые, дисциплинированные. Мы это знали.
Уникальные воспоминания о своем детстве в годы войны оставил потомкам житель УссурийскаЕще трудней было калмыкам, жителям степей. Там в основном они занимались животноводством, пасли скот и были малограмотными. Основная пища у них была не растительная, а мясная. Они голодали, просили хоть кусочек мяса даже с дохлого скота. Своего жилья у них не было, поэтому калмыки и некоторые немцы строили землянки и жили в них даже зимой. Через многие годы, уже после войны, когда они были реабилитированы, им разрешили вернуться домой. Так вот, мясо по-калмыцки "махан" и все просили его. Но своего махана и у нас не было. После реабилитации почти все калмыки уехали, но многие умерли. Немцы одни уехали, а другие остались здесь в Сибири: женились, вышли замуж за русских и по другим причинам.
Во время войны привезли к нам в село детей из блокадного Ленинграда, но они пробыли у нас недолго. Или их увезли еще куда-то или их отправили домой после снятия блокады.
Был среди немецких детей и мой дружок Саша Шмидт. Зимою как-то мы собрались и поехали за дровами в лес. Кто на чем: на лошади, на быках. С утра была хорошая погода, но неожиданно после обеда к вечеру разразился сильный буран со снегопадом и ветром. Мы нарубили дров и успели вернуться домой, а Саша уехал дальше, хотел заготовить лучших дров, замешкался и отстал. Лесную дорогу мгновенно занесло, все погрузилось во мрак. Лошадь остановилась, и он пошел искать дорогу (так все думали). Лошадь постояла в ожидании, а потом тронулась и пошла с возом домой. У лошади хорошие чутье, слух и ориентация, поэтому она вернулась домой несмотря на трудности. Саша потерял ориентировку и не вернулся. Но в общем двигался он правильно. Только весной, когда начал таять снег, его тело обнаружили. На окраине села недалеко от домов. Замерз. Была ночь, в деревне ни огонька. Если бы он увидел хоть один огонек, он собрал бы все свои силы и добрался до избы. Мы все очень горевали, особенно его мать. Мужа нет, сына потеряла…
В школу я пошел с 8 лет. Тогда с таких лет принимали в школу. Свою первую учительницу я не помню, их сменилось за год несколько, пока не приобрели одну постоянную. В школах остро ощущался дефицит преподавателей. Многие мужчины и женщины из школы ушли на фронт, ведь этот народ был грамотный, а такие люди требовались на фронте. В школе были педагоги не только местные, сибирские, но и прибывшие с запада и других мест. Одна очень хорошая учительница русского языка прибыла из Поволжья или из Иванова, у нее был сильный местный акцент: в разговоре она сильно окала. Нам было интересно слушать ее. В школе уроков физкультуры и трудов не было, а был предмет "военное дело". Вел урок офицер-фронтовик, возможно, раненый. Мы изучали устройство винтовки, гранаты, пулемета и пр. Занимались элементарной строевой подготовкой.
Иван с сестрами. Фото: предосталвено родственниками И.Ф. Коваленко
Но более всего нам нравилось играть в войну на улице. Для этого выбирали заснеженный бугор или крышу старого строения. "Русские" и "немцы" располагались по обе стороны высоты, бросали друг в друга снежные комья и шли в атаку друг на друга с деревянными винтовками наперевес. Шли в атаку на врага и девочки. Им тоже нравилось воевать.
Были уроки пения, рисования и чистописания. На уроках чистописания учили красиво писать, без клякс. Н уроках пения учили правильно петь. Сидим в классе, что-то пишем, а в соседнем классе поют и мы прислушиваемся — что там поют? А урок рисования я очень любил, потому что сам неплохо рисовал в школе.
В классах не хватало парт и вместо них стояли длинные столы, сбитые из досок. Стульев и табуреток не было, стояли деревянные скамейки. Портфелей не было и все шили сумки из полотна и носили через плечо на веревочке. Сбоку на сумке пришивали кармашек для чернильницы. И всегда этот кармашек был фиолетовый от чернил. Чернильницы, хотя и считались непроливашками, все же протекали. Зимою в мороз чернила замерзали, если долго были на улице. Чернила выдавались, а стеклянная чернильница иногда лопалась. Если дома не было чернил, их можно было получить в школе. В школе был специальный порошок, и дежурные по классу готовил его в бутылке. Ощущалась острая нужда в школьных принадлежностях — учебниках, книгах, литературы для чтения, бумаги, тетрадях, ручках, перьях, карандашах, особенно цветных, красках. Я хотел рисовать, а их трудно было достать. Но иногда привозили из города.
В 5 классе начали изучать немецкий язык. Преподавал его учитель-фронтовик, тоже офицер. Он всегда ходил в военной форме. Но без погон. А другой у него, видимо, и не было. Вел уроки он неплохо. Возможно, это был бывший учитель немецкого языка, но попавший на фронт. Иностранный язык давался мне без особого труда. Позже я его изучал в других учебных заведениях вместе с английским. Когда я впервые молодым человеком попал за границу, в Германию, то с удивлением заметил, что неплохо общаюсь с местным населением.
Международный женский день 8 марта в селе, как я помню, не отмечали. Тогда он не был столь популярен как сейчас. Шла война и было не до него. Но мы в школе выпускали небольшую газету, вешали в коридоре на стене и в ней поздравляли наших любимых женщин-учителей с праздником. Хотелось им подарить в этот день что-нибудь, но ничего не было, даже цветов. Но учительницы ходили в этот день веселые, в приподнятом настроении.
Иван с родителями. Фото: предосталвено родственниками И.Ф. Коваленко
Новый год дома тоже не отмечали, зато в школе отмечали, как могли. Хвойных деревьев в нашей местности не было. Они росли в 40 км от нас в поселке Ордынка на берегу реки Оби. Там начиналась настоящая Сибирская тайга. Привезти елку лошадью на санях по трудной зимней дороге было практически невозможно. Но мы ставили "Новогоднюю елочку". В лесу у нас было много красивых берез, мы вырубали одну березку и, если находили серебряную бумагу, то оборачивали ею ветки. Красили разной краской бумагу и делали из нее флажки и цепочки. Все это вешали на "елку". Были и другие какие-то самодельные игрушки, но лампочек, шаров, серпантина, иллюминации тогда не было. Конфет на елку не вешали, т.к. их не было. Школьники ходил вокруг елки, пели песни, было торжественно и весело, хотя деда Мороза и Снегурочки тогда не было. Все это появилось позже, когда стали жить богаче. Мы слышали, что есть конфеты в бумажных обертках, но мы их не видели и не знали, что это такое. Для нас даже простая карамелька-подушечка в сахаре была большим лакомством. Я, например, впервые попробовал 100 гр конфет в 14 лет. Я был в районном центре Чулым и у меня в кармане оказалось немного денег мелочью. Я купил 100 гр конфет. Это были молочные ириски. Они мне сразу понравились, хотел довезти до дому, но я хотел кушать. Рука сама по себе лезла в карман, и я не утерпел и съел все эти конфеты".
