Рассказы о художниках. Приморский цикл. Чтобы помнили

В Приморском крае немало хороших художников разных стилей и направлений. Но кем бы они ни были, матерыми реалистами, поставангардистами или представителями уличной волны, их объединяет одно — любовь к родному краю, ко всему Дальнему Востоку и желание выразить эту любовь через выбранные художественные приемы.

Понятно, что ИА PrimaMedia не могло пройти мимо подобного явления как приморское изобразительное искусство. Сегодня речь пойдет о художниках, которых, увы, уже нет с нами. При этом обозреватель агентства Александр Куликов не ставил своей задачей подробно рассказать об их жизни и творчестве. Это именно рассказы о художниках, основанные на личных воспоминаниях и воспоминаниях других людей, интервью и заметках в социальных сетях.

Земля снов Джона Кудрявцева

Джон Кудрявцев ушел от нас в ноябре 2016 года, всего за несколько дней до своего 61-однолетия. Спустя 8 лет кажется, что это произошло буквально вчера, столь сильным оказалась притяжение этого человека для тех, кто не просто знал его, а до сих относится к нему как к живому человеку.

Джон во всех смыслах был (и есть!) человек замечательный и необычный. Начиная от внешнего вида (густая борода лопатой, берет морпеха, заломленный в обратную сторону, — память о службе в бригаде подводных лодок и отряде морской пехоты ТОФ) и заканчивая его жилищем — квартирой, расположенной сразу на двух улицах: северная сторона — на улице Сибирцева, южная — на Пушкинской. Причем, с какой стороны ни заходи, непременно твоя нога ступит на дорожку, вымощенную натуральным морским булыжником (таких тротуаров в изначальном Владивостоке было предостаточно). Джон говорил, что в 20-е годы ХХ столетия в этой части Миллионки располагались гостиничные номера, в которых, возможно, останавливались поэты Давид Бурлюк и Николай Асеев.

Джон Кудрявцев. Александр Куликов

Думаю, отцу русского футуризма Давиду Бурлюку у Джона Кудрявцева понравилось бы. В тесном соседстве русской печи, чугунного радиатора, микроволновки и чайника Tefal первый российский будетлянин наверняка угадал бы экспрессивное овеществление собственной поэтической формулы, позаимствованной в 1913 году у французского поэта Артюра Рембо:

Будем кушать камни травы

Сладость горечь и отравы

Будем лопать пустоту

Глубину и высоту

Птиц, зверей, чудовищ, рыб,

Ветер, глины, соль и зыбь!

…………………………………….

Каждый молод молод молод

В животе чертовский голод

Все что встретим на пути

Может в пищу нам идти.

Образ, внутри которого встречал гостей Джон Кудрявцев, был собран из вещей, вполне знакомых и привычных настолько, что надо быть всего лишь художником, для того чтобы раскрыть их метафоричность. И тогда старая телефонная трубка превращалась в дверную ручку, а противогаз и капитанская фуражка в бездушный лик унтера Пришибеева. И можно было подойти поближе и, заглянув в черные пришибеевские окуляры, именующиеся "Бездонными глазами системы", увидеть на самом дне знакомое с детства отражение. И вот уже ты сам — человек в футляре.

Сегодня дом, где жил Джон, окружен железным забором с дверью, открыть которою без заветного кода невозможно. В былые времена это место выглядело по-другому. Лично меня больше всего поразило отсутствие прихожей в квартире Джона. Толкнул дверь с улицы — и ты уже в комнате на Пушкинской, толкнул с другой стороны — прямо из комнаты выходишь на улицу Пушкинскую. Ну, где-то так:

Дом у Джона — сам себе поэт:

Дверь толкнешь из комнаты в прихожую,

А прихожей, собственно, и нет –

Сразу улица с брусчаткой и прохожими.

Здесь, чтобы не делать лишний крюк,

Вниз на Пушкинскую люди ходят часто.

Говорят, здесь мог Давид Бурлюк

Жить в 20-х в меблирашках частных.

А теперь живет Кудрявцев Джон,

График и философ по натуре.

Вот сидит передо мною он,

Кофе пьет и сигарету курит*.

С бородищей, словно божество

Созданных и собранных предметов…

Дверь толкну — в прихожей у него

Город, море, звезды и планеты.

* Напоминаем, что курение опасно для здоровья.

Кстати, в комнату на Сибирцева Джон никого не пускал. Она была не только спальней, но мастерской, в которой он творил свои вещи. "Мои работы — это моя душа, — объяснил он. — А разве в душу кого-нибудь пускать можно?"

Но всё, что мог (что считал нужным), рассказал в комнате на Пушкинской. Рассказал, например, что родился в 1955 году на Урале, десятым ребенком в семье, имевшей одиннадцать детей. Что всю жизнь мечтал носить бороду и зваться Джоном (по паспорту он был Евгением Александровичем Кудрявцевым, но многих Жень в школьной среде звали Джонами, потом это переходило в институт и так далее). Джон окончил Свердловское художественное училище, потом служил на Тихоокеанском флоте и осел во Владивостоке. С 1978 по 1983 работал художником-постановщиком на Приморском телевидении и в Народном театре Музыкальной комедии. С 1986 года начал работать книжным графиком, оформил несколько десятков книг в Дальневосточном книжном издательстве, а также в издательской программе В.М. Тыцких "Новая книга" (12+). Член Союза художников России. Более 20 коллективных и 5 персональных выставок. Последняя из "персоналок" готовилась как раз в те дни, когда Джона не стало. Получилась выставка его памяти.

Джон Кудрявцев. Александр Куликов

… В тот раз мы сидели в комнате на Пушкинской не просто так, а с целью: я пришел, чтобы собрать материал для небольшого очерка про художника. Джон много рассказывал о цикле (12+) портретов-образов русских писателей (протопопа Аввакума Петрова, Николая Васильевича Гоголя, Федора Михайловича Достоевского и Льва Николаевича Толстого), который начал в 1997 году и впервые частично выставил в 1999 году на персональной выставке в галерее "Артэтаж".

При всей своей камерности эти работы обратили на себя особое внимание. Причем не только специалистов, но и простых любителей живописи. Художнику удалось максимально точно выразить свое отношение к многоплановому творчеству и нелегкой судьбе каждого писателя.

— Каждый из этих образов я сначала рисовал на кальке, — рассказывал Джон. — Я всегда так поступаю. Прорабатываю будущий рисунок практически до конца на кальке. Покрываю обратную сторону графитом и с помощью тонкой иглы перевожу изображение на основной материал (лист бумаги, картон или холст). Тогда рисунок совершенно не искажается и можно смело продолжать работу над образом. Однако с Аввакумом, Гоголем, Достоевским и Толстым получилось по-другому. В какой-то момент я понял, что сводить получившиеся образы этих писателей на холст нельзя. Что в этот раз я сделал законченные вещи прямо на кальке.

Кальки с портретами-образами Джон вставил под стекло. В таком виде они и предстали перед зрителем.

— А вообще-то у меня есть проект "Земля снов" (12+). Это мой личный Архипелаг, земля, которая принадлежит только мне и где могут происходить необыкновенные вещи. И я населяю эту землю снов образами, через которые я могу метафорично говорить о том, что я хочу сказать. И в этой Земле снов в том числе есть памятники Аввакуму, Гоголю, Достоевскому и Толстому, — поведал Джон.

Аввакума Джон изобразил как бы сгорающим, его образ состоит из языков пламени. Ведь мятежный протопоп вместе с единомышленниками был в конце концов сожжен в Пустозерске. И это его погибельный взгляд.

В образе Гоголя отразились личные ощущения Джона от описания перезахоронения Гоголя, во время которого были похищены не только кусок жилета, сапог, но и ребро и берцовая кость писателя. Гоголь как бы в саване, а его лицо — это посмертная маска. И вместе с тем этот саван — зимняя дорога в бескрайних снежных просторах, по которой несется гоголевская птица-тройка. А сам писатель смотрит на нее сверху.

1 / 3

Лицо Достоевского вырублено в скале, потому что всё его творчество, как говорил Джон, это большая глыба. Рядом со скалой-Достоевским каменные ступени, по которым обычные люди поднимаются к вершинам, чувствуя монументальность творчества Достоевского

— В 19 лет я начал погружаться в Достоевского. Был просто ошарашен "Идиотом" (16+). Тем более что перед этим, можно сказать, испытал все это на себе. В 15 лет уехал из дома в Свердловск, там поступил в художественное училище. Жил у дальних родственников, а то и где придется. Голодал, холодал. Однако выцарапался, нашел работу, стал деньги зарабатывать. К 19 годам стал абсолютно городским жителем. А вообще я человек драмы. Я мир вижу так, как драму. С одной стороны — великая божья радость, с другой — тенета. Я художник, и в принципе этим много сказано, — сказал тогда Джон.

Последней работой цикла на то время стал образ Льва Толстого. Вот уж кто всю жизнь изнурял себя нравственными веригами, настойчиво докапываясь до смысла своего существования на этой земле. Толстой у Джона получился не менее монументальным, чем Достоевский. Но не из камня высеченным, а извлеченным из того самого дуба, мимо которого проезжал князь Андрей Болконский.

— А вот и символ вечно нарождающейся жизни — три распускающихся листочка, — обратил мое внимание на важную деталь Джон.

А еще он рассказал об изобретенной им технике (возможно, это была техника, названная им "неграф" и никогда и никак им не описанная). Через какое-то время я сам попробовал сделать это. Получилось примерно так:

Как Джон Кудрявцев в поисках фактуры

Картон пропитывает черной акварелью

И мнет его, еще сырой и вязкий,

Пока не станет мятым и бугристым,

Готовым передать гуашью белой

Хитросплетенья сновидений Джона –

Деревья, скажем, целый сад вишневый

С зависшею меж веток камбалою,

Вот так же ты, мой Бог, сегодня ночью

Мнешь черное, пропитанное ветром

Морским, пока не станет мятым,

Бугристым и готовым передать

Гуашью белой сновиденье Джона –

Тела нырнувших в снежные атоллы

Автобусов с квадратными глазами,

Глотающих людей, как червяков.

Ситуации с Анатолием Заугольновым

С Анатолем Заугольным я беседовал один раз в жизни. Интервью помог организовать его сын Андрей Заугольнов, известный приморский бодибилдер, на тот момент активно участвовавший в различных соревнованиях (и в их организации тоже). Собственно, с Андрея, который в итоге стал четырехкратным чемпионом Дальнего Востока по бодибилдингу, всё и началось. Сначала были публикации о нем, потом возникла мысль написать об отце и сыне. Виделась некая связь между творчеством Анатолия Павловича, занимавшегося станковой графикой, и творчеством Андрея Анатольевича, занимавшегося художественным развитием собственного тела. Тем более что за пару лет до этого пришлось побывать на персональной выставке Анатолия Заугольнова, основу которой составлял цикл "Ситуации с сухими листьями" (12+). В черно-белых метаморфозах, происходящих с опавшими листьями, нет-нет да и угадывалась человеческая спина с напряженными широчайшими мышцами, трапециевидной мышцей, ромбовидными мышцами и мышцами-разгибателями.

Анатолий Заугольнов. vladnews.ru

"Да, — подтвердил Заугольнов-отец, — иногда даю советы Андрею с художественной точки зрения".

Но главный урок, который дал отец сыну — сама жизнь Анатолия Павловича. Это ведь в выставочных буклетах и коротких биографических справках для газетных статей всё выглядит гладко, например, так: "Родился в 1938 году в Сучане Приморского края. Окончил живописное отделение Владивостокского художественного училища в 1960 году. После окончания училища преподавал изобразительное искусство в школе, работал художником-оформителем. В течение ряда лет Анатолий Павлович занимался станковой графикой. С 1975 года являлся постоянным участником краевых выставок, каждый раз представляя на них новые работы. Произведения Заугольнова Анатолия Павловича находятся в коллекциях Приморской государственной картинной галереи, Приморского государственного объединённого музея имени В. К. Арсеньева, Камчатского областного музея, Сахалинского областного художественного музея, музея современного искусства (Джерси-Сити, США). В коллекциях художественных галерей и в частных собраниях в России и за рубежом".

В реальной жизни всё приходит не само собой, а путем проб и ошибок, взлетов и падений (которых может быть больше, чем взлетов), согласно известной русской поговорке: "Терпение и труд всё перетрут".

Из той нашей беседы с Анатолием Павловичем запомнился его рассказ о том, как в силу жизненных обстоятельств стал работать маляром на судоремонтном заводе. Случился творческий надлом, творчество отошло на второй, а то и третий план. И художник внутри Анатолия Заугольнова ужаснулся ("Неужели это всё? Прощайте мечты о высоком искусстве"), а потом взбунтовался ("Нет не всё!").

"И стал я себя вытаскивать из болота, как того бегемота из стихотворения (0+) Чуковского. Каждый день, вернувшись с работы, рисовал для себя, для души, и так постепенно из болота себя вытащил".

Возвращение состоялось в 1976 году в статусе самодеятельного художника (несколько его работ взяли в Москву, на первую Всесоюзную выставку самодеятельных художников (12+).

… Вот так и сыну его, Андрею, приходилось терпеть и трудится, чтобы подготовить свое тело — свою палитру и законченное произведение — к очередному соревнованию. Такать железо, наращивая мышечную массу, потом "сушиться" (голодать и почти не пить). Вы скажете, зачем это всё нужно? Не проще ли жить так, как живется, как Бог на душу положит. Но кто вам сказал, что в жизни всё должно быть просто? В жизни всё должно быть трудно. Только тогда у человека получается настоящая жизнь.

Если складывать жизнь Анатолия Заугольнова не из выставок и коллекций, а из того, что с ним происходило в обыденной жизни, получится совсем иная картина. Он мог погибнуть еще в детстве в уличной драке от ножа, оказавшегося в руках сверстника, — сына большого шахтерского начальника в Сучане. Семья жила впроголодь, и большой начальник кормил Толю как на убой все полгода, пока мальчик лечился в больнице. И это было счастьем.

1 / 4

Работал с малых лет, пас коров и лошадей. Зато весь мир был как на ладони, душа впитывала простую красоту, как губка. Потом это отразилось в его картинах, на первый взгляд простых и непритязательных, а на самом деле таящих что-то глубинное, вроде бы ушедшее навсегда, но в то же время оставшееся навеки. "Жила-была Анисимовка" (6+) — так назвал художник одну из своих персональных выставок, на которой представил пейзажные изображения полюбившейся ему однажды деревни у подножия горы Пидан. Деревня стала другой — появились коттеджи и прочие блага цивилизации. На картинах Заугольнова она осталась прежней. Жила. Была. Нет! Живет и есть.

И опять, как в случае с Джоном Кудрявцевым, видим мы стремление художника освоить окружающий его мир не только в виде сюжетов, годящихся для картин. Как рассказывал Анатолий Заугольнов, работал он не только в классических, привычных направлениях, таких, как акварель, станковая графика, масло, но и брал в качестве материалов более чем прозаические вещи. Рисовал, например, землей, грязью и даже навозом. Брал в руки не только гелевую ручку, но и тростниковое перо, которое изготавливал сам для рисования тушью. Рисуя акварелью, вместо воды использовал более крепкий напиток. Получался очень необычный цвет, и это было интересно.

Когда я писал небольшую рецензию на выставку, где демонстрировались "Ситуации с сухими листьями", мне вспомнился отрывок из стихотворения-верлибра американского поэта Уильяма Джея Смита (в рифмованном переводе на русский язык):

Лес поздней осенью прозрачен,

ручей струится с тихим плачем,

и жалуется нам листва

по праву дальнего родства.

Анатолий Павлович рецензию прочел — цитата из Смита ему очень понравилась: он и сам ощущал свое дальнее родство с Природой. Хотя, скорей всего, не дальнее, а самое что ни на есть близкое.

Подвиг Владлена Камовского

Эту историю о Владлене Камовском, художнике, летописце Владивостока, как часто его называют, хотелось бы начать с выставки Василия Рещука, художника, кинооператора, кинорежиссера, который работал в 1966-1993 годах работал кинооператором на студии "Дальтелефильм", а в 1993-2000 — главным оператором первой на Дальнем Востоке негосударственной телекомпании Восток-ТВ.

Выставка (12+) проходила в 2000 году в галерее современного искусства "Арка" и включала пейзажи, выполненные, в основном, гуашью и темперой на картоне. Были также и акварельные рисунки. О них и пойдет речь.

Не помню точно смысл вопросов, которые я задавал художнику (наверняка что-то про "космическую сопричастность"). Помню только мучительность он подыскивал ответы. При этом мы забрались в такие "космические" дебри, выбраться из которых, кажется, было уже невозможно. Помог какой-то пожилой мужичок, маявшийся рядом с нами. "Извините, — воспользовавшись моментом, — вклинился он в беседу. — Я из Артема. У меня скоро электричка. Можно один вопрос?" — "Конечно", — с огромным облегчением свеликодушничал я. И мужичок спросил у Рещука: "Вы акварели на наждачке рисовали?" — "Да, — ответил Рещук, — на нулевочке". — "Я так и знал, — обрадовался мужичок. — А кисточку какую брали? — "Никакой не брал. Пальцами рисовал. Больно, конечно. До крови пальцы растирал. Зато как смотрится!"

Смотрелись кровавые акварели Рещука, и в самом деле, замечательно. И я отложил у себя на памяти, что спрашивать у художника нужно не о том, "что вы хотели этим сказать", а о том, "как вы это сделали".

И когда в 2006 году я оказался на выставке двух панорамных работ (12+) Владлена Камовского в галерее "Артэтаж" (она тогда располагалась в одном их зданий ДВГТУ на улице Аксаковской), я уже знал, о чем спрошу художника в первую очередь.

Владлен Камовский. vladnews.ru

Картины были замечательные. Одна называлась "Владивосток. Октябрь" и имела в длину 15,86 метра, другая называлась "От рассвета до заката" и имела в длину 17, 20 метра (ширина обеих составляла 1,2 метра). Вместе — без малого 33 метра.

"Владивосток. Октябрь" был начат на сопке Орлиной. Постепенно к первому камерному этюду добавлялся второй, третий и так далее. В результате получилась панорамная лента, охватившая Амурский и Уссурийский заливы, торговый порт на Эгершельде, остров Русский и мыс Песчаный, дома, море, небо.

Вторая панорама "От рассвета до заката" имела две основные точки — вершину сопки Крестовой на Эгершельде и окно квартиры художника на улице Кирова. Получилась настоящая круговая панорама. Город начинался там, куда потом возвращался. При этом начало было рассветом, а конец — закатом, переходящим в ночь, а затем снова в рассвет. И так по кругу — столько раз, сколько было угодно зрителю.

"Сколько же литров краски вы истратили на эти панорамы?" — спросил я, дождавшись окончания очередного мучительного интервью о "космической сопричастности".

Камовский задумался. Камовский улыбнулся. В глазах у Камовского проснулся искренний интерес.

"Я не подчитывал, — наконец, сказал он. — Но пока я работал над панорамами, то время от времени счищал краску с палитры. Накопилось столько, что хватило на три небольшие скульптуры".

1 / 5

Ну а дальше начался очень интересный разговор. "Скажите честно, Владлен Александрович, наделали с Крестовой кучу фотографий, а потом дома, в тепле, нарисовали фрагмент за фрагментом?" — спросил я. "Да нет же, всё писалось с натуры", — последовал горячий, не терпящий никаких возражений ответ.

В течение двух лет Владлен Александрович, как на работу, отправлялся на вершину Крестовой сопки и по частям запечатлевал полуостров Чуркина. Возвращался домой и делал то же самое со Второй Речкой.

"Работал и даже не задумывался, где потом можно будет выставить панорамы, — рассказывал Владлен Александрович. — Директор "Артэтажа" Александр Городний меня вдохновлял. "Давай, — говорил. — Мы для этих картин специальный музей построим". Шутил, конечно".

Шутки шутками, но монументально получилось. "Дух захватывает!" — сказал заглянувший на презентацию ректор ДВГТУ Геннадий Турмов. "Подвиг Камовского", — оценил панорамы собрат по цеху график Джон Кудрявцев.